Lanson: шампанское перемен

На фото слева направо:

Филипп Бежо - Президент Boizel Chanoine Champagne, 65 лет. Коренной шампанец. Выбрал коммерческую стезю и после Высшей школы в Реймсе работал с винами Анжу. Вернулся на родину, работал у Гастона Бюртена в группе Marne et Champagne до 1990 года — почти до покупки Lanson. После трудился с другом Брюно Пайяром над шампанским Chanoine Frères, создал с ним группу BCC, сегодня третью в Шампани, и в 2006 году купил Lanson. Развивает экспортные направления, создает премиальную линейку Extra Age и проводит масштабный ребрендинг.

Жан-Поль Жандон - Мастер погребов, 67 лет. Родился в Турени (долина Луары) в винодельческой семье, учился энологии в Бургундии, практиковался в Северной Африке. Практически сразу после учебы попал в Lanson младшим энологом и работал при всех владельцах последних лет, с 1986 года являясь главным гарантом качества. Жандон воспитал не одно поколение энологов, его ученики трудятся в ведущих домах Шампани.

---

За воротами здания на рю де Курланси, возле реймской больницы, нас встречает памятник наполеоновскому гренадеру: надпись гласит, что это точная копия того, что стоит наверху Триумфальной арки в Париже. Рядом черный лондонский кэб с фирменной надписью. Один из старейших винных домов Реймса скромно напоминает о своем статусе и великом прошлом.

В Шампани истории главных семей переплетены. Старожилам Реймса и Эпернэ есть что рассказать друг о друге. Лансоновская санта-барбара начинается с того, что фамилия основателя дома была Деламотт (Delamotte — сегодня этот небольшой дом стал одним из главных специалистов по блан-де-бланам), фамилия матери Бернара де Нонанкура, фактически создавшего дом Laurent-Perrier, — Лансон, и сам покойный Бернар начинал карьеру в этих погребах на рю де Курланси. Недолго дом входил в концерн LVMH вместе с Moёt и Clicquot, нынешний мастер погребов дома Gosset Жан-Пьер Маринье был любимым учеником господина Жандона, а владелец Roederer Фредерик Рузо — лучший друг Филиппа Бежо. Шкаф в приемной забит гроссбухами с записями отгрузок начала XIX века, рядом красуется елочка из бутылок Black Label, культового шампанского англоязычного мира, а при входе лев и единорог держат полный герб британской короны: статус поставщика Виндзоров держится неизменно с 1900 года, и каждый новый король продлевает его особой грамотой.

В погребах Lanson коллекция винтажей восходит к 1929 году.

Lanson является:

• поставщиком Британского королевского двора;
• официальным шампанским Уимблдонского теннисного турнира;
• официальным шампанским ралли исторических машин в Монте-Карло;
• официальным шампанским гольф-турниров Trophée de Luxe, Rotary World Championship, Pink Cup и др.;
• партнером выставки эксклюзивных часов Belles Montres и т. д.

Наполеоновские гвардейцы, королева Виктория, казаки Платова и мальтийские рыцари для Lanson — герои сегодняшнего дня, практически персонажи светской хроники. Дегустационный зал увешан фотографиями: Лансоны с королевой Англии… Бельгии… Швеции… Нидерландов… Black Label на столе у Кеннеди, Гагарина, Мерилин Монро, Жискар д’Эстэна.

Использование этих персонажей в рекламной кампании обошлось бы в круглую сумму, но это не для рекламы — для внутреннего пользования. На большинстве черно-белых фото лысоватый человек с усиками: Виктор Лансон, правнук основателя дома, перехватившего его у Деламоттов в 1828 году.

Дом был семейным больше 200 лет, совладельцами были и братья Бернар и Шарль де Нонанкуры, получившие пакет акций от своей матери Мари-Луиз, сестры Виктора. Предпоследнему из Лансонов пришлось немало поездить по свету, продвигая свое шампанское. В 1933 году он пытался сделать это даже в московском «Метрополе», о чем свидетельствует сохраненная квитанция на проживание. Невероятный успех Black Label в Англии и США, удачная работа с розовым брютом, с миллезимными и престижными кюве вывели дом в пятерку лидеров Шампани по экспорту, а уже после смерти Виктора в 1979 году здесь продали восьмимиллионную бутылку за год. Оставаться чисто семейным такому большому дому непросто, особенно осложнилась ситуация, когда де Нонанкуры вывели свои акции. Итогом стала продажа Lanson сыновьями Виктора в 1990 году.

Грустной страницей было кратковременное (175 дней) нахождение дома в концерне LVMH. Бернар Арно предпочел сделать ставку на Moёt et Chandon, перепродав дом предпринимателю Гастону Бюртену (Marne et Champagne). В качестве трофея хитроумный Арно оставил за собой 202 из 203 га виноградников, принадлежавших Lanson, чтобы укрепить тысячегектарные плантации Moёt. Через несколько лет тот же фокус Арно проделал с Pommery. Еще одна потеря — офисы в историческом здании на бульваре Лэнди.

Теперь здесь фешенебельный жилой дом. Все это неважно, уверены в Lanson. Самое главное — стиль и качество — удалось сохранить и преумножить.

Цифры Lanson

• 5 млн бутылок в год
• 6 км погребов
• 23 млн бутылок хранятся
• 34 рабочих
• 70% вин идет на экспорт

Человеком, обеспечивавшим преемственность марки, стал неподражаемый Жан-Поль Жандон, опытнейший энолог Шампани. Каждый день — ассамбляжи, дегустация образцов для внушительной линейки шампанских.

Именно в лаборатории, поднявшись на лифте, и встречаем Жандона, обаятельного и не по-французски спокойного седобородого человека: можно понять, почему он так очаровал японских сомелье, называвших его неоднократно лучшим виноделом мира. Перед Жан-Полем с десяток образцов вин нового миллезима: винификация еще в разгаре, но о качестве его судить уже можно. Чтобы не отвлекать мэтра, отправляемся в бродильный зал. В чанах высотой 10 м (всего их 103) бродит 3 млн литров молодого шардоне, пино нуар, пино менье.

Опущенная в 50-тонный чан лампа освещает мутную пену, засовывать туда голову опасно: углекислота.

Пока господин Жандон занят, коротко обозреваем производственные мощности. Четырехуровневый погреб врыт в огромный холм, с его обратной стороны — заветный 1 га Clos Lanson, сохранившийся в собственности дома. Шардоне с него бродит только в бочках по-бургундски, и это большое исключение для «недубового» стиля дома. Прямо с виноградника открывается вид на Реймский собор.

Здесь исповедуют 36 месяцев выдержки для базового брюта (вместо 15 положенных) и 60 — для миллезимного (вместо 36). В огромных погребах стоят 300 жиропалетов, ручной ремюаж тоже практикуют для Noble Cuvée.

«Вообще в доме много что механизировано еще в 1990-е», — поясняет Жандон, вырвавшийся из плена лаборатории. Его любимое занятие — не только творить вино, но и рассказывать о нем гостям: кому еще этот щепетильный вопрос доверишь?

Спускаемся с Жан-Полем на самый нижний уровень, где под замком в отдельных погребках лежат миллезимы.

Совсем чуть-чуть осталось 1929-го: великий год повымели во время войны. 1976-го еще достаточно, а 1979-й и вовсе считается действующим.

По погребам то и дело снуют бесшумные автокары. Бутылки с сотни жиропалетов отправляют погрузчиками на этаж выше, на линию дегоржажа, пропускающую по 8000 бутылок в час. За ней следят всего двое сотрудников.

Вообще из 30 с лишним работников погребов чуть ли не половина занята абийяжем — оклейкой бутылок. Для самых дорогих и для магнумов все делается вручную. Наблюдаем коллекцию жеробоамов и ровоамов 1979 года, отправляемую частному клиенту в Румынию. Бутылки привезли на каталке, их заботливо оклеивают в шесть рук.

В особом помещении семь работников заворачивают бутылки в конверты цвета британского флага.

5 базовых вин:

• Brut (Black Label)
• Sec (White Label)
• Demi-Sec (Ivory Label)
• Rosé (Rosé Label)
• Millesimé (Gold Label)

3 Extra Age:

только гран и премье крю, ассамбляж трех лучших годов:

• Brut
• Rosé
• Blanc des Blancs

3 Noble Cuvée:

• Brut Millesimé
• Brut Rosé
• Blanc des Blancs Millesimé

14 текущих коллекционных винтажей:

1976, 79, 81, 82, 83, 85, 88, 89, 90, 93, 94, 95, 96, 97

70% вина идут на экспорт

Тут из недр погреба появляется второй герой, только что закончивший рабочее совещание: Филипп Бежо, у которого самое время спросить про оклейку, ведь новая этикетка Lanson — его безусловная заслуга. «Мы взяли за основу английский королевский герб (имеем право как поставщики!) и мальтийский крест в память об основателе, рыцаре Деламотте. Правда, чуть его изменили, присмотритесь! Зачем нам конфликты с Мальтийским орденом?» — хитро улыбается Бежо.

В огромном помещении у конвейера трудятся семь человек: их задача — завернуть тысячи бутылок Black Label в особые конверты в цветах британского флага. «Куча поводов! — поясняет Жандон. — От юбилея королевы до Олимпиады. Мы вторые на британском рынке». «Наращивайте продажи, и будет вам триколор хоть с двуглавым орлом, хоть с медведем. Официальное шампанское Сочинской Олимпиады!» — смеется Бежо.

Россию здесь любят и знают, и дело не только в бонапартовском солдате во дворе.

Для дома Boizel, ставшего дочерним в группе после приобретения Lanson, Бежо разработал специальную линейку Tsarine («Царица»). «Французская речь гулко звучала в коридорах петербургских дворцов в те годы, когда высшее русское общество влюбилось без памяти во французскую культуру и особенно в ее главную иллюстрацию — шампанское», — говорит нам сайт этого необычного шампанского. Его и делает женщина — мастер погребов Изабель Телье. А Бежо уточняет, что дом Chanoine основан в 1730 году, когда на престол взошла царица Анна Иоанновна, и пускается в долгие рассуждения о Екатерине II.

На этикетке «Царицы» — двуглавый орел, а витая бутылка навеяна формой куполов Василия Блаженного.

Clos Lanson с видом на пригороды Реймса

В дегустационном зале медленно проходим с Жандоном по главным образцам линейки Lanson: всюду узнаваемый стиль свежести, достаточно высокой кислотности, тончайшего перляжа. На вопрос, имеет ли это изящество пузырьков отношение к отказу от малолактики, Жандон отвечает, что скорее да, но точную связь он еще не доказал. Хит дегустации — разумеется, магнум 1976 года.

Жан-Поль честно признается, что открыл его неделю назад и теперь дегустирует понемногу с гостями день за днем. Не ждешь ничего великого от открытого так давно шампанского: а зря, оно играет и все теми же тончайшими нитями пузырьков. Этот жаркий год, когда во Франции впервые за много лет заговорили о засухе, был предтечей аномально ранних урожаев 2000-х: в вине, а это на 53% шардоне с гран крю Mesnil, высока концентрация цитрусовых и цукатных нот.

Жан-Поль Жандон, мастер погребов Lanson c 1986 года:

Наш стиль — это преобладание пино нуар, то есть структура и мощь ассамбляжа. Мы — дом из Реймса, в окрестностях которого растет только этот сорт.

250 лет дом Lanson не делал малолактики и еще 250 лет не будет. Это гарантия свежести нашего вина. Этот стиль был стилем прошлого и наверняка станет стилем будущего.

Выдержка на осадке обязательно дольше нормы почти в два раза. Иначе фруктовой палитре просто неоткуда взяться, а невероятно долгий и тонкий перляж — тоже от этого и от отсутствия малолактики.

На бутылках вина всегда указываем дату дегоржажа. Это наше приглашение для коллег по Шампани: считаю, что дата поможет приблизить к клиенту историю бутылки. Не забывайте, что невинтажные брюты не нужно долго хранить и мы хотим точно сообщить людям, когда пить это вино.

Люблю характер индивидуальных миллезимов, но и признаю право потребителя выбирать достаточно ровный семейный стиль шампанского дома. Для этого и создана линейка Extra Age, обобщающая лучшие черты трех последних годов.

После дегустации отправляемся на ужин в бежовском Porsche. В скромном Реймсе таких машин немного. Однозвездный мишленовский Le Millenaire Лорана Ляплежа, что на пляс Ройяль возле памятника Людовику XV, славится морской кухней. Как раз то, что надо под Lanson Extra Age Blanc de Blancs, к которому шеф подобрал вариации из морских гребешков, лавраков и омаров. За обедом разговор крутится вокруг российского рынка, плавно переходя к 200-летию Бородинской битвы. Французов удивляет, что наш рынок растет так медленно: мы несколько лет назад едва перешагнули барьер в миллион бутылок шампанского, выпитых в 1913 году. «Ничего, — уверен Бежо, — с приходом Lanson и Tsarine все изменится. К вам нужен особый подход! Ох уж эта матушка Святая Русь!» Про 1812 год ему тоже есть что рассказать.

Знаток истории наполеоновских войн, он несколько раз специально посещал Казанский собор в Петербурге, чтобы посмотреть на французские трофейные знамена. Гренадер во дворе дома — остаток целого парка скульптур, посвященного наполеоновским войнам. В следующий приезд Бежо обещает показать постоялый двор под Эпернэ, в котором Бонапарт инкогнито останавливался во время бегства из России, кто-то там его узнал, и императору стало стыдно.

В его коллекции немало реликвий тех лет, а самая ценная — дневник жителя Реймса, бывшего в 1814 году ребенком. Заворачиваем на обратном пути в дом Бежо, чтобы захватить книжечку, исписанную тончайшим почерком. На первой же странице попадается история про 1828 год: сбор урожая начали 20 октября, на четыре недели позже нынешнего… А рассказ о том, как сотня донских казаков вырезала деревню, где крестьяне, вздумав поиграть в дубину народной войны, убили двух их товарищей, Бежо приказал отсканировать и записать мне на флэшку. «Меня всегда поражало, почему наше великое вино связано навсегда с жестокой эпохой, когда погибли миллионы людей, и эти все гусары, барышни, Бонапарт, ваш царь — до сих пор символы шампанского и для вас, и для нас», — философствует он.

Напоследок фотографируем Бежо и Жандона возле фирменного кэба во дворе. И пока фотограф Андрей расставляет свою аппаратуру и тянет с лансоновскими сотрудниками удлинители, Бежо продолжает рассуждать о Наполеоне, шампанском и британской короне.

— Ваш портрет увидят десятки тысяч читателей в России, господин Бежо!
— Тогда напишите, что в момент съемки я думал о Кутузове, — смеется он и делает строгое лицо.